Я присел ниже и заглянул в оконный проем, но увидел только темные силуэты на кровати. Мадлен / Бетти сказала:

— Иногда моему папочке не нравятся мои приятели. Но он никогда не устраивает мне скандалов, потому что он мне не настоящий папа и потому что я позволяю ему ласкать себя. Был у меня один парень, полицейский. Папочка сказал, что он слабак да к тому же и себе на уме. Но я не поверила ему, потому что парень был большим и сильным и у него еще были эти смешные неровные зубы. Он попытался навредить мне, но папочка его проучил. Папа знает, как приструнить слабых мужчин, которые пытаются вытянуть деньги из других и обижают хорошеньких девушек. Он был большим героем в Первую мировую войну, а тот полицейский был дезертиром.

Мадлен стала говорить с совершенно другим акцентом, ее голос стал более низким и глубоким. Я напряг слух для очередного словесного потока; вояка сказал:

— Дезертиров надо либо депортировать в Россию, либо убивать. Нет, убивать — это слишком мягко. Подвешивать их, ну ты сама знаешь за что. Пожалуй, так и надо делать.

Мадлен перешла на мексиканский акцент:

— Может, отрубать им все топором, а? У того полицейского был напарник. Он пытался ко мне клеиться — оставлял записки, которые я выбрасывала. Тогда он избил папочку и смылся в Мехико. Я нанимаю для его поисков детектива и разыгрываю маленький спектакль. Покупаю дешевое платье, переодеваюсь в него, гримируюсь и еду в Энсинаду, притворяюсь нищенкой и стучусь в его дверь. «Гринго, гринго, подай на пропитание». Когда он, дав мне какую-то мелочь, поворачивается ко мне спиной, чтобы вернуться в дом, я выхватываю спрятанный за одеждой топор и рублю его на куски. Забираю деньги, которые он украл у папочки. И привожу домой семьдесят одну тысячу долларов.

Военный пролепетал:

— Смотри, это что еще за шутки? — Я достал 38-й и взвел курок. Мадлен, превратившись теперь уже в «богатую мексиканку» Милта Долфина, затараторила по-испански какие-то грязные ругательства. Я прицелился в оконный проем; внутри включили свет; любовничек, спешно набрасывающий на себя свою форму, помешал мне выстрелить в убийцу. Я снова увидел, как из глаз лежащего в песчаном карьере Ли, выползают черви.

Едва одевшись, вояка вылетел за дверь. Мадлен, облачившаяся в темное облегающее платье, стала легкой мишенью. Я прицелился, но последняя вспышка ее наготы заставила меня разрядить револьвер в воздух. Я выбил окно.

Мадлен наблюдала, как я забираюсь на подоконник. Ее не смутили ни выстрелы, ни разбитое стекло.

Демонстрируя удивительную выдержку и самообладание, она сказала:

— Она была для меня центром мироздания, и я должна была рассказать о ней людям. Рядом с ней я чувствовала себя так ущербно. Она была такая естественная, а я всего лишь ее жалкое подобие. И она была с нами, милый. Ты вернул ее мне. Это благодаря ей у нас с тобой все было хорошо. Благодаря ей.

Желая увидеть ее истинное обличие, обличие обычной шлюхи, я сбил с головы Мадлен парик, сделанный под Орхидею; затем завел ей руки за спину и надел на них наручники, представляя себя хорошей приманкой для червей, лежащим в том же карьере, что и мой напарник. Во дворе загудели сирены; разбитое окно осветили лучи фонариков. Ли Бланчард из своего далека снова произнес ту фразу, сказанную им во время зутерских войн: «Шерше ля фам, Баки. Помни об этом».

Глава 35

Ту осень мы встретили вместе.

На мои выстрелы приехали четыре патрульных машины. Я объяснил полицейским, что надо мчаться на участок в Вилшир с включенной сиреной и зажженным маячком — я арестовал эту женщину за убийство при отягчающих обстоятельствах. На участке в Вилшире Мадлен созналась в убийстве Ли Бланчарда, сочинив при этом блестящую историю — о любовном треугольнике Ли / Мадлен / Баки, о том, как спала с нами обоими зимой 1947 года. Я присутствовал на ее допросе, и она звучала убедительно. Опытные детективы купились на ее историю: мы с Ли добиваемся ее руки, в качестве потенциального мужа Мадлен предпочитает меня. Ли идет к Эммету, требует, чтобы он «отдал ему» свою дочь, а затем, когда тот отказывается, избивает его до полусмерти. Обуреваемая чувством мести Мадлен, выслеживает Ли в Мексике и убивает его, зарубив топором в Энсинаде. И никакого упоминания о деле Черной Орхидеи.

Я подтвердил историю Мадлен, добавив, что лишь недавно узнал о том, что Ли был убит. Затем я стал задавать ей наводящие вопросы про убийство Орхидеи и вытянул у нее частичное признание.

Мадлен увезли в женскую тюрьму Лос-Анджелеса, а я поехал обратно в «Эль Нидо» — так и не решив, как мне поступить с Рамоной.

На следующий день я вернулся на работу. В конце дежурства в раздевалке меня уже поджидала группа громил из муниципальной полиции. Они допрашивали меня целых три часа; я продолжал рассказывать ту историю, которую придумала Мадлен. Достоверность ее истории и моя репутация борца за справедливость помогли мне выдержать эти допросы — и никто так и не вспомнил об Орхидее.

В течение следующей недели заработала судебная машина.

Мексиканское правительство отказалось обвинить Мадлен в убийстве Ли Бланчарда — без трупа и других улик процедура экстрадиции была невозможна. Чтобы решить ее участь, собралось большое жюри присяжных; представителем Лос-Анджелеса на рассмотрении этого дела был назначен Эллис Лоу. Я сказал ему, что дам только письменные показания. Очень хорошо зная мою непредсказуемость, он согласился. Я настрочил десять страниц текста про пресловутый «любовный треугольник», насочиняв таких красивых и лживых фраз, которые могли сравниться разве что с рассказами Бетти Шорт. Когда я закончил эту писанину, то подумал, оценила бы сама Бетти подобную иронию.

Эммета Спрейга судило отдельное жюри присяжных — за нарушения техники безопасности и положений об охране труда при возведении некачественных зданий на земельных участках, полученных им преступным путем. Его приговорили к выплате штрафа в размере 50 000 долларов — но не предъявили никаких уголовных обвинений. Принимая в расчет 71 000 долларов, которую Мадлен украла у Ли, у Эммета осталось еще двадцать штук прибыли.

История о любовном треугольнике попала в газеты на следующий день после того, как дело Мадлен было направлено на обсуждение жюри присяжных. Снова вспомнили про поединок Бланчард — Блайкерт и про перестрелку в Саутсайд и в течение целой недели обо мне писали все местные газеты. А потом мне позвонил Биво Минс из «Геральд» и предупредил:

— Будь осторожен, Баки. Эммет Спрейг собирается отомстить и выдать прессе компромат на тебя. Я все сказал.

Этот компромат появился в журнале «Конфиденшл».

В номере от 12 июля появилась статья про тот самый треугольник. Эммет рассказал скандальному изданию о моих отношения с Мадлен. В статье приводились ее цитаты, в которых она описывала меня как полицейского, который игнорировал свою службу для того, чтобы перепихнуться с ней в мотеле «Красная Стрела»; который воровал спиртное у ее отца, чтобы потом выпивать во время ночных дежурств; который сообщал ей внутрислужебную информацию о системе наказаний нарушителей дорожного движения, принятых в Управлении; который, кроме всего прочего, «избивал негров». Другие ее намеки подразумевали и более серьезные нарушения с моей стороны — но все, что говорила Мадлен, было правдой.

Я был уволен из полицейского управления за моральную развращенность и поведение, несоответствующее званию полицейского. Это было единогласное решение специально собранного совета инспекторов и заместителей начальника управления, и я его не оспаривал. Я подумывал о том, чтобы вернуть все на место, эффектно сдав Рамону, но отказался от этой затеи, так как в этом случае мог пострадать Расс Миллард, которого наверняка бы вызвали для дачи показаний; кроме того, имя Ли снова смешали бы с грязью; и в довершение к этому обо всем стало бы известно Марте. Я опоздал на два с половиной года; статья в «Конфиденшнэл» показала, что я действительно был обузой для управления. И я знал это лучше других.